Пенсильвании, она надеялась отыскать на севере свежее вдохновение. Из-за двух этих увлечений мы частенько заглядывали в эти края. Нет, мы не знали м-ра Роттенберга, хотя, кажется, кое-что о нём слыхали. Мои родители подружились с другой супружеской четой — антикварами и фермерами, и мы иногда гостили на их ферме, как правило, на выходные или школьные каникулы. У них имелось двое детей, с которыми я крепко сдружился. Мальчик, Адам, был на пару лет старше меня. Джудит, его сестра, — на три года младше. Значит, мне тогда было двенадцать, Адаму четырнадцать, а Джудит — девять. В округе имелось всего несколько детей с близлежащих ферм, поэтому разница в возрасте большого значения не имела и, собираясь вместе, мы сколотили нашу собственную маленькую ораву, в которой я был кем-то вроде почётного гостя. Естественным предводителем, как самый старший из них, стал Адам.
Пропустим несущественные подробности. Мы играли в игры. Я помогал Адаму и Джудит по хозяйству, что для меня, городского ребёнка, было необычайно увлекательным. Я никогда прежде не видел корову вблизи и уж тем более не помогал загонять её в хлев. Там было полным-полно полудиких кошек, хотя те, кто их знал, обращались с ними, как с домашними.
Не берите в голову. Что важно — ночью, наподобие этой — холодной и ветреной, хотя и без дождя, Адам велел мне надеть куртку и идти с ним. Наши родители были где-то в доме. Мы не стали им говорить, что уходим. Я сомневался, зачем нам куда-то идти, но Джудит знала, что шуметь не нужно и поведение Адама ясно показывало, что мне тоже следует быть потише и так нам удалось выскользнуть на улицу. Адам нёс большую сумку, похожую на армейский вещмешок.
Мы торопливо шагали по опустевшим полям. Это и вправду был конец года: урожай давно собран, для Хэллоуина слишком поздно, под мрачными небесами лишь грязь и жухлые кукурузные стебли. Поздновато для Хэллоуина, но, когда мы встретили остальных детей — всего нас оказалось семеро — Адам поставил сумку и вытащил оттуда наряды для всех — белые простыни, в которые облачились все прочие, не объяснив, как это правильно делается, хотя кому-то следовало показать мне, как натянуть её на голову, чтобы можно было смотреть через дырки для глаз. Все мы нарядились, словно привидения, только ещё и нацепили маленькие металлические короны с рожками, по-моему, сделанные из жести.
К этому моменту я был сильно озадачен и, может, чуточку испуган. Я не понимал точно, игра ли это. Адам сказал мне только:
— Вот что мы делаем. Ты тоже должен делать это.
— Делать что?
Ответа не последовало. Мы зашагали через поля и понемногу все остальные принялись напевать. Большинство слов мне не удавалось разобрать. Что-то было просто тарабарщиной. Что-то — на другом языке. Это могла была латынь или то, что когда-то считалось латынью. Peetra partra perry dicentem.
Потом, когда мы подошли к голой вершине холма, эти слова сменились тихо выпеваемой понятной речью, что-то вроде:
Выйдет Белёсый,
Луна взойдёт,
Белёсый выйдет,
Уже вот-вот.
По мне, всё это сильно смахивало на сон. Меня подхватил поток чего-то непонятного. Но это же мои друзья. Они не причинят мне вреда. Это не может быть что-то плохое. Наверняка, это какой-то секрет, который они откроют мне.
Я пытался убедить в этом самого себя, пока мы с пением гуськом взбирались на вершину холма. Это место мне не нравилось. Я ощущал стремление удрать. Мне на глаза попались расставленные по кругу камни. Нет, не как в Стоунхендже и никакого жертвенника, всего-навсего округлые валуны размером с почтовый ящик, наполовину утонувшие в земле и поросшие мхом, словно это место устроили давным-давно.
Для чего? — захотел я спросить, но не стал, потому что Адам опять полез в сумку и принялся раздавать всем дубинки, кому-то досталась просто палка, пару отрезков металлической трубы, а мне — бейсбольную биту.
Потом все запели.
Убей Белёсого,
Умертви его, убей,
Кости ему переломай,
Голову ему разбей!
Мы кружились и кружились в пляске внутри каменного круга, распевая то околесицу, то обрывки латыни, то повторяя «Луна взойдёт» и «скоро придёт». Мы вопили и исполняли то, что можно было назвать лишь воинственной пляской, размахивали дубинками и всё ближе подходили к пустому месту в середине каменного круга.
Тем временем над полями поднялась луна, только-только миновавшая стадию полнолуния.
И Белёсый пришёл к нам. Сперва мне показалось, что на земле посреди круга лежит обрывок ткани, но нет, это вздувалась земля и оттуда выбиралось что-то грязно-белое, очень тощее и сморщенное, скорее скелет, чем человек. Его взгляд ужасал и обжигал. Он пронзал меня насквозь. Я дрогнул. Я прекратил петь, отпрянул назад и повернулся бы и убежал, не схвати Адам меня за руку и не потяни обратно на место. Он и все остальные дети запели ещё громче: латинские обрывки и белиберду, которую, я уверен, никто из них не понимал, но знал, что нужно твердить именно это и именно сейчас. Но, всё же, ещё один из нас дрогнул — девочка из самых младших и белёсый человек ухватил её когтистыми руками, заклацал зубами, зашипел и маленькая девочка завопила, а мы, все остальные, запели во весь голос и занялись тем, ради чего сюда явились.
Я врезал Белёсому по плечу бейсбольной битой, рука у него отломилась и он выпустил маленькую девочку. Адам трубой пробил ему череп. Все мы вносили свой вклад, ударяя опять и опять, пока Белёсый, ещё не совсем выбравшийся из земли, не развалился на куски. Мы разломали его чуть пониже колен. Просто, чтобы убедиться, Адам полез в яму, откуда выбирался Белёсый, вытащил остатки двух ног-палок и пару костистых ступней, и тщательно размолотил их во прах. После этого мы подобрали тот прах и осколки костей, скинули их обратно в яму и засыпали землёй.
Теперь Луна уже поднялась высоко. Мы задержались здесь допоздна. И
